* * *

Я горю пред Тобою искрою!
Запусти эту искру чистую,
Посади, расти меня, ешь меня
И прости меня грешного…

* * *

Перед закатом

На золотой дороге сентября
Надвинулась вечерняя заря.
Лощину до краёв заливший Свет
Приблизил боль, но страха больше нет.
Среди травы спускающийся путник
Себя увидел как горящий прутик,
Прозрачный Свету перпендикуляр,
Заполнивший с другими этот яр.

На золотой дороге сентября
Он понял, что сопротивлялся зря.
Сквозь широко раскрытые глаза
Увидел: сделать ничего нельзя,
Что всё равно всё будет так, как будет…
Но Свет его за это не осудит…

Как жаль, что сердце не разорвалось,
Пока тропинка не свернула вкось.

* * *

Когда сижу, когда я книгой занят,
Почти всегда колени ног моих
Как две копны торчат перед глазами.
Я спотыкаюсь на своих двоих.

Тела томят. Как можно полюбить
То, от чего избавиться не можешь?
Но если плоть тебе всего дороже,
От лишних воплощений не уплыть.

Кто в дыры тел лицо своё вставляет?
Есть мнение, что Я об этом знает,
Что Я – Един, и больше нет других.
В забвении рождаются враги.

Как обернуться так, чтоб не успел
Я спрятаться в одном из новых тел?

Поймать в разрезе ненавистных глаз
Свой собственный божественный приказ?

* * *

Если око было скверно,
Душит тело нить его.
Плохо жить на свете сером,
А на белом — ничего.

Если око было чисто,
Свет упрётся в позвонок,
И рассеется на триста
И три тысячи дорог.

И расправит плечи тело,
Улыбнётся изнутри,
И понятно станет дело
Как – один – и сразу три.

* * *

П. Флоренскому

Мы уже не школьники,
И кому вопрос нести,
Как многоугольники
Катятся по плоскости?

Где тут философия,
Где тут геометрия?
Как задать условия,
Разгадать поветрия?

Втянуты понятия
В сторонотрясение.
Что с одной – проклятие,
То с другой – спасение.

Будь она противная,
Будь она приятная –
Ладно, перспектива, но
Почему обратная?

Перекрестье мнимое
Стало как горящее,
И не за равниною,
А внутри смотрящего.

Где дома молельные,
Где поют и каются –
Там и параллельные
Все пересекаются.

* * *

Сказал Спаситель – если мы
Его накормим, спать уложим,
Он с наступлением зимы
Убережёт от стужи тоже.

Но если в спешке, на бегу
Его в грязи не распознали,
Потом на стылом берегу
Ждать будем ледокола сами.

Я мимо нищего прошёл,
А встретив с ящиком монашку,
Распутав вещевой мешок,
Отдал последнюю рубашку.

Гадаем, выпучив глаза –
А где соломинка длиннее?
Но невозможно указать,
Какой из двух Христов главнее...

* * *

Как святая простота
Правота гестапо:
Не укрыться голове
От мучений тела.
Если выполз таракан –
Наготове тапок.
Раз завёлся человек –
Заведется дело.

* * *

Празднуем труса, и нет воскресения –
Лишь только день выходной.
Видно, без подвига нет нам спасения,
Жизнь не станет родной.

Слову свободному не помешаем,
Смысла не утаим –
Если мы подвига не совершаем,
Значит, на месте стоим.

* * *

– Горе изначального ноля
Было в одиночестве всегдашнем.
Он, об избавлении моля,
На диване мучился домашнем.

С боку на бок раз перевалясь,
Линия восьмёркой закрутилась.
Искра тут внезапная зажглась –
«Я» на перекрестии явилось.

Выдав бесконечность единиц,
Ноль от счастья вздрогнул, от испуга,
Став вселенной длинных верениц
«Я», «я», «я», встречающих друг друга.

– Бесконечность – маска для ноля.
Если скинет он её жестоко,
Наконец-то жажду утоля
И устав от долгого восторга –

То повиснем мы на колбасе?
Наше бытие пойдёт насмарку?
– В общем «Я» останемся мы все.
Неразъединима эта сварка.
...
Круг перекручен.
Одна сторона повстречала другую.
– Целую вечность не виделись!
– Вечность целУю!

* * *

А с Бэ сидели на трубе,
Лениво глядя вниз.
Их было ясно видно мне –
Андрей и с ним Борис,

Атлантик-сити и Берлин,
Асбест и Бирмингем,
Баркисимето и Аньцин,
Не спутаю ни с кем.

Но имя призрачного И?
Какой меж ними плюс?
(Иркутск или Иерусалим?
Иван? Илья? Иисус?)

* * *

Голова – это улей,
А мозг – это мёд.
Мысль ласковой пулей
Пчела отольёт.

Проползая сквозь ухо,
Проникая сквозь глаз,
Похотливая муха
Расхищает запас.

Мёду – капать, струиться,
Тело делать таким,
Чтобы к сердцу стремиться
Могли мотыльки.

Крови – больше не будет,
Боль уходит как дым.
Если кто и осудит,
То не будет судим.

* * *

Издавна время текло,

выполняя большие задания,

Медленно время текло,

причиняя созданьям страдания.

Все же, в последнее время,
Время идет все быстрее.
Время идет навстречу
Моим пожеланиям.

* * *

Кладбище

И снова свет, когда, похоже,
Он навсегда уже погас.
«Зачем явился ты, Сын Божий?
Зачем пришёл ты мучить нас?

Скажи, нам корчиться доколе
В глубоких каменных гробах?
На что нам это море боли
И привкус крови на губах?

Да, совесть может все заполнить,
И в смерти продолжает жечь,
Стремясь о Господе напомнить…
Но что в пустом дому стеречь?

Ты умоли Отца, Распятый,
За нас, за проклятых проси,
Чтобы прислал нам Духа Свята!
Ты без него невыносим…

Так невозможно, тише, тише!»
И демон демона трясёт.
Ведь Сын, придя взыскать погибших,
Крестообразно всё рассёк…

Когда Писанья были снами,
Мы ускользали от вреда.
Когда случится это с нами,
Кем мы окажемся тогда?

Душа, лишённая движенья,
Каким засветится огнём?
В неимоверном напряженьи
Какое имя призовём?

* * *

Что на земле, не в нашей власти...
А сердца горница чиста?
Тогда – летим от чёрной пасти
На самолётике Христа!
Спасенье необыкновенно,
Как только ноги унесли?..
Тебя спасет Он непременно,
Но ты в себе Его спаси…

* * *

Забор

За грань забора не попасть,
Ума трофеи невесомы –
Видна лишь крохотная часть
Желанной, но запретной зоны.

Возьми, ударь потяжелей –
Не дрогнут от нагрузки доски.
И свет сочится из щелей,
Но узки светлые полоски.

У текста вытянуть секрет
Сквозь буквы – дырки разной формы –
Не удаётся. Толку нет,
Хотя усилия упорны.

Желая в символ заглянуть,
Сосредоточившись на ноте,
Ты не поможешь ничему
И не продвинешься в работе,

Уткнувшись лбом, не замирай,
Так мало ты понять успеешь.
Хватай смычок, скорей играй,
Не думая, что не умеешь.

Топтаться в тупике претит,
Иврит переводя на идиш.
Над партитурой полети,
Быть может, что за ней, увидишь.

Переведя горящий взор
Вдаль от поверхностного вздора,
Всё время глядя сквозь забор,
Беги быстрее вдоль забора!

* * *

Книжный мир

За хвостом устремилась змея
И ужалила тело своё...
Это всё написал-то не я,
Это всё – не моё, не моё.

Помню я, как боялся дышать,
Ведь задача была не проста –
Появившегося малыша
Уложить на пелёнку листа.

Надо бусинки соединить,
Надо буквы как чётки собрать.
«Никогда никого не винить,
Никогда никому не соврать...»

В темноте на молитве стоишь,
К огоньку обращаясь на Вы.
Синим птица окрашена лишь
В атмосфере твоей головы.

То, что голубем было внутри,
Может вороном статься вовне.
Обитатели книжных витрин
Жизнь ведут во взаимной войне.

Орденов, аксельбантов, корон
Ты наборы примеривать брось.
Для кого ты как глупый барон
На базар свои книжки понёс?

Как сосиски различных сортов,
Как вино, майонез и кефир,
Растопырив сто тысяч шкафов,
Предлагает товар Книжный мир.

Миллионы закрытых дверей,
К переплёту прижат переплёт.
Словно к чёрной всемирной дыре
Устремлён карнавальный полёт.

Мясо, пиво, консервы, багет...
Маски – мимо, лови, не лови...
Приходи, господин Фаренгейт,
И пожарных своих прихвати!

Вот и шланга брезентовый жгут,
Он похож на большую змею.
Нет, пожарные нынче не жгут –
Мемуары они издают.

Самодельных богов и богинь
Не страшит постороннего суд,
И бароны один за одним
Свои враки несут и несут.

Кто признает – издал лабуду?
Кто позволит затронуть своё?
Нет, я лучше отсюда пойду,
Это всё – не моё, не моё…

* * *

Купе

Летели комнатки-купе
Среди лесов-полей.
На поворотах пол скрипел
От солнечных лучей.

Открыты двери, и насквозь
Слепящий падал свет.
Погаснет – и стучат всерьёз
Колеса кастаньет.

Появится – и снова смех
Касается сердец,
Соединяя без помех
Начало и конец.

Вот так же поездом ползём.
Имея цель в виду,
Мы забываем обо всём
И движемся в аду.

Когда – совсем наоборот! –
Является ответ,
И говорит нам чей-то рот,
Что цели больше нет,

И с лаской смотрит чей-то глаз
На ворох наших мук,
Как будто сбоку кто-то нас
Просвечивает вдруг.

Порхают бабочки-купе.
Не скрыться от ночей,
И на трепещущей тропе
От огненных мячей.

За горизонт разят мечи
Грохочущих дорог,
А солнца белые лучи
Ложатся поперёк.

* * *

Пусть велико порой желанье,
Земной не сбрасывай наряд.
Блаженно несуществованье,
Но есть и лучше, говорят.

Когда, поддавшись смертной грусти,
Съест воскресение среда,
Мы что-то главное упустим
Надолго или навсегда.

Не говоря о том, что к аду
Влекут, возможно, миражи,
Святою выставив триаду
«Не знать, не чувствовать, не жить».

Но даже тяжесть парадиза
Должна быть тонкою мечтой,
Чтоб сразу выдавалась виза
За грань прелестного Ничто.

Невероятно счастье рая
Должно быть и огромно для
Того, чтобы влететь, играя,
В ушко игольное ноля!

* * *

– Нам сказали – у нашей повести
Сочинитель настолько крут,
Что желающий жить по совести
Не протянет пяти минут.
Но теперь – до чего мы дожили
По дороге в адскую печь:
Положиться на волю Божию –
Как на казнь себя обречь.

– Не оказаться бы в преисподней
Направляющимся в дом молельный.
Неисповедимы пути Господни,
Но пути дьявола им параллельны.

– Кто б вы ни были, сочинители,
Но сегодня в часу втором
Мы бумагу свою похитили
И с гусиным своим пером.
Может, мы до утра не дожили,
Или могут ещё убить –
Положиться на волю Божию,
Это счастию дверь открыть.

– Ну, а если не воля Божия –
Просто что-то очень похожее?..

* * *

Это что – вопросительный знак
Половинкой воздушного шара?
– Отчего он – толпа вопрошала, –
Не поднимется выше никак?

Только, став восклицательным, знак
Потянулся к земле безнадёжно!
– Ерунда! Ни за что! Невозможно,
Чтобы плохо закончилось так!

От когда-то живого разини,
От того, кто ругался и пел,
От весёлых и сумрачных дел –
Только точка разбитой корзины.

* * *

Не-сущее

Не пожелав узнать о том,
Что съеденное бесполезно,
Бросаться алчущим котом,
Глотая всё, что в пасть полезло.

Не видя истины в глаза,
Что Царства не было, не будет,
Неправедное – отрезать,
Боясь, что Царь тебя осудит.

С людьми не споря, ясно ведь,
Что «нету Духа никакого»,
От безвоздушности болеть,
Желая вдоха дорогого.

Отсутствующего моста
Осилив ноль наполовину,
И прошептав «как я устал»,
Над пустотою лечь на спину.

Свободный прекратя полёт,
Лишь во враге увидя брата,
Шагнуть на сердца синий лёд
И провалиться безвозвратно.

* * *

Кто жадно прикрывает ставни,
Не станет света тайником,
И кто учителем не станет,
Не может быть учеником.

Звено не может быть последним,
Иначе это не звено.
Откройте настежь дверь в передней –
Одно насквозь горит окно!

* * *

О Отец, как видите, нолями,
Я встречал сначала этот зов.
Может, Вы не захотели сами
Смазать на душе моей засов?
Слишком на поверхности экрана
Дикое и яркое рябит.
Согласитесь, что немного странно –
Так, в лицо не зная, полюбить…

Но причина всех землетрясений
В том, что раньше вызывало смех.
Только вверх растёт любое семя.
Думает, что вбок, а всё же вверх.
Был внезапен и подобен ране
Золотом рассыпавшийся луч,
Разбудивший в каменном кармане –
Кто-то скажет – крест, а кто-то – ключ.

С Ним ходили белые двенадцать.
Как клубок, замотаны пути.
Для чего же было упираться
И вослед за ними не пойти?
Видно, нам мала любая фора,
Всё ещё мила родная муть.
Даже доказательства Фавора
Скептика и труса не возьмут.

В известковых норах Иудеи
Мы своих хороним мертвецов,
Не желая или не умея
Взор поднять от дедов и отцов,
Чтоб увидеть в недалёком море
И вне власти всяких Иудей,
Рыбаков, что в непрестанном споре
Изловили тысячи людей.

Посреди воды однажды разом
Злой туман кораблик заволок.
И двенадцать потеряли разум,
Перепутав запад и восток.
Дурно стало им с собой в разлуке,
Хуже, чем под ветром ножевым –
Но тогда Учитель поднял руки
И распялся парусом живым…

Под напором внутреннего ветра
Словно взрывом лодку разнесло.
Выросли сперва до километра,
Общее умножилось число.
И пока мы, по-овечьи блея,
Сотни лет к Нему искали мост,
Миром стать успела Галилея,
А Кинерет море перерос.

Нынче я переношу опаску
С севера на плавящий зенит.
Призывая основную сказку,
Кровь кипит и как струна звенит.
Отодвинув ужас перед Вами,
За Петром, шагнувшим в пустоту,
Зажимая голову руками,
Побегу по зыбкому мосту.

* * *

Детьми рисуются дома:
Крестом зачёркнуто окно,
Как будто ясно: мир – тюрьма,
Решётка и внутри темно.

Но в целом домик – стрелка вверх,
И в небо крышею-углом
Направлен, говоря о тех,
Кто навсегда нашёл свой дом.

Когда бы не зловредный дым,
Что вьётся из печной трубы
И пухнет облаком седым...
О если бы, о если бы.

* * *

Мы говорим, в плену привычки
Меняя устье на исток:
«Огонь – от тренья серной спички»,
Когда он сам себя исторг.

В пространстве искру ловит точно
И нянчит матушка-свеча.
Живёт сыночек или дочка,
На шее фитиля скача.

Распался мрак, и строй предметов
Теперь уже не утаён.
И только прародитель света
От нас в иное удалён.

Туда свеча попасть хотела
В луче счастливого конца:
Дитя её расплавит тело
И с ней вернётся в дом Отца!

Но краха ширится угроза.
Себя расходуя, о нём
Горюет плоть, роняет слёзы,
А не становится огнём.

«Свет погасили», – от незнанья
Мы произносим. Только ведь
Однажды появившись, пламя
Уже не может умереть.

Но за покровы ткани чёрной
Игле огня не по плечу
С собою ниткою продёрнуть
Его питавшую свечу.

* * *

Поза

Скользящий «по», задвинувшийся «за» –
Принявший позу не глядит в глаза.
Предпочитая никуда не лезть,
Он «по» и «за», но все-таки не здесь.

Другой, земною силой увлечён,
Не скажет боли «я тут ни при чём»,
Не измеряя личную вину,
Солдатиком сигает в глубину.

Кто сам не догадается нырнуть,
Не научившись, может утонуть.
…Но неужели нам прожить нельзя,
Фигурно по поверхности скользя?

* * *

Перед истиною голы мы,
Где единственный замок.
То, над чем ломали головы,
Раскрывается само.

У ключей колечки разные,
А бородки все равны.
Для замка мы все прекрасные
И к открытию годны.

Встала церковь многостенная,
В неба скважину торча
Одного на всю вселенную
Жалом общего ключа.

* * *

Жизнь идет по накатанным схемам,
По Земле, что так просто разрушить.
Что она нам? Хрустальная сфера?
Или тёмная, тяжкая суша?

Улететь? Но с какой ещё стати?
Все дела уместились в ладони...
То ли то, что меж пальцев, ухватим,
То ли пальцы на землю уроним.

* * *

Троица

Говорят, что без Неё устроиться
Ничего вообще и не могло…
Странная, загадочная Троица,
Просверкни сквозь мутное стекло.

Мы пытались разглядеть в трилистнике
Радугу, сплетённую в кольцо.
Только ведь и не такие мистики
Падали без сил перед Творцом.

Всё равно. Дай знать, что не оставлены
Мы в трясине вязкости земной,
Что однажды будем мы прославлены,
И пронижет нас небесный зной.

Даже если будет плоть утрачена,
В этом нет реального вреда,
Раз заря не может быть охвачена
И уже не гаснет никогда.

* * *

Он – манекен среди чужих имён,
Когда рубашка тела лишена.
Его душа не одушевлена,
И дух его не одухотворён.

Я – лишь улыбка, Мёбиуса лист,
Чьим поворотом губится межа.
Одушевлённый дух слетает вниз,
И одухотворяется душа.

* * *

Глобус

От рожденья и до Рожденья,
До зенита и от надира,
Изнывая от натяженья,
Пролегла полоса пунктира.

Принимая в ладони чашу,
Южный Крест положив в основу,
Из исходной кромешной чащи
Вверх стремимся снова и снова.

Анфилады книг-декораций,
Параллельных страниц бумажных,
Безысходность реинкарнаций –
Отравляют к себе – куда же?

Как свою не искал я повесть?
Как осмелился отрицать я
Сквозь меня проходящий поезд
Воскресения и распятья?

Север с югом спешат навстречу,
И одну составляют книгу.
Утро жизни целует вечер,
Приходя к единому мигу.

Нам другого выхода нету –
Мы должны и гордясь, и горбясь,
Причастившись плоти планеты,
Пересечь её звездный глобус.

Позвоночником нам дорога
От Креста до звезды Полярной.
Параллельных миров так много,
Но один – перпендикулярный!