* * *

Желанье птицы ледяной,
Сидящей в проволочной клетке –
В окно прорваться, в мир иной,
Где ярки ягодные ветки.

Крылом о стенку бьёт, грозя
Прозрачное разрушить тело.
Ей оставаться здесь нельзя.
Взлетит... Но вряд ли как хотела.

Ты гнёшь когтями и клюёшь,
Кусаешь прутики металла.
Пригреет солнце – упорхнёшь,
Но вряд ли так, как ты мечтала...

* * *

Вечный огонь

Как зовут известного солдата?
По кому тот колокол звонил?
Мы ведь тоже умерли когда-то,
Но никто нас не похоронил.

Hemingway… Писатель? Не читали.
Пулемётчик – точно неплохой.
Мы по сути так и не узнали,
Чем же завершился этот бой.

Папоротник, пинии и скалы.
Как ты там, Сеговия? Держись…
И, паля в фашистские оскалы,
Мы забыли, что такое жизнь.

Всё равно нет радости финальной,
И победа нам не райский сад.
Если выстрел строго вертикальный,
Пуля может прилететь назад.

Кто-то безмятежно безупречный
Продолжает в небесах шагать…
Если тот огонь и вправду вечный,
То его не нужно зажигать.

* * *

Листва дрожала, едва не пела,
Изображая летящих птиц.
Но только птица одна летела
Над трепыханьем блестящих лиц.
Полёт был темен на фоне белом,
Листва сияла, как серебро.
Она шумела, но не летела,
Но обещала творить добро.

* * *

Мы верили когда-то, что жар-птица
Галактики сумеет раскрутиться,
И мы увидим изначальный свет.
Тьма выльется из космоса, и просто
Все звёзды наших островных вопросов
Соединятся в материк-ответ.

Но в переулке Солнечной системы
Который год экраны – это стены,
И от Страны чудес спасенья нет.
За горизонт отбросив наше кредо,
Чеширский рот прольется рвотой бреда,
И мир умрёт. Настанет Интернет.

* * *

Меня занесло в те края, где дома говорить не умели.
Сверкало стекло, а прогнившие доски темнели.
На радости зрения носом наложено вето:
Побелены стены, но сломана дверь туалета.

Спускалась тропинка, кивающий ей палисадник
Сменялся заборами, свалками – спереди, сзади...
От смрада и боли вот-вот подогнутся колени...
И я рассмеялся, почувствовав запах сирени.

* * *

Исеть

Простившись с шумным окруженьем,
Машинам прошептав «пока»,
Вздохнув с огромным облегченьем,
Спешит из города река.

«Шалишь, Исеть, теперь ты наша!
А ну, попробуй убеги!»
Растут из челюсти Химмаша
Многоэтажные клыки.
Вода, вильнув от них с опаской,
Свой ток направила туда,
Где под трагическою маской –
Плотина старого пруда.

Над ней, вверху у поворота,
На кромке челюсти другой –
Восстановления работа.
И купол – зубик золотой.
Здесь церковь в семьдесят четвертом,
Как будто был у власти зверь,
Взорвали за каким-то чёртом.
Но строят новую теперь.

На миг застыв у водопада
И поглядев назад, река
Увидела кусочек сада,
Кинотеатр и ДэКа
С цветным из камушка фасадом.
Свой взор в пространство устремя,
Там улыбался мирный атом –
Сатурн с кольцами тремя.

Исеть, зайдя на очистные,
Поверив: больше нет беды,
Всю гадость, что её теснила,
Выталкивала из воды.
И дальше побежала, рада,
Почти что счастлива, пока
Не захлебнулась трупным ядом
В коварном свете «Маяка»…

Беда наш рукотворный спутник
Не только в пятьдесят седьмом.
Но как всегда мечтать уютней,
Что всё устроится само.
Причина горя где-то рядом,
Но нам очнуться не помог
Дохнувший в семьдесят девятом
Сибирской язвы холодок.

От солнца взоры отсекая,
Густеет покрывало тьмы.
Не кровь уже в пруды стекает,
А наши души и умы.
Ведь нравилось порою в гордом
Жестокосердия бреду
То, чем отравлен этот город
Был в восемнадцатом году!

Сгореть дотла немного чести
В огне невидимых костров.
Бежим скорей с рекою вместе
От гор Уральских катастроф!
Река бежит, дурные вести
Не в силах вынести вода,
И мы с рекой бежим на месте,
Не убегая никуда…

Да, ей до моря не добраться,
Несётся тихий грустный смех.
Река решает испаряться –
Хоть и немного, а наверх…
Она роняет слёзы нежно
На ноги ближнего моста
И дарит влагу всем прибрежным
Деревьям, травам и кустам.

…Зимою обернулось лето.
Преобразить сумел мороз
Переплетенье тонких веток
В шипы хрустящих белых роз.
Лучи ячеек разверстала,
Раскинув сети новизны,
Решётка белого кристалла –
До высоты, голубизны!

Сквозь них порой, луча косого
Бросая зайчик, проплывет
Как бы кивая: «Я в Кольцово»,
Весь в изморози самолёт.
И мы ему рукою машем
В плену внезапного добра,
На стылом холмике Химмаша
Блаженно головы задрав.

Пути как половинки ножниц
Винтом соединились тут,
Ещё немного и, возможно,
За горизонты унесут.
Мы в атмосфере растворимся,
Навек забыв земное зло?
Вслед за водою испаримся,
Снежинкой прыгнем на крыло?..

Стоим. Движенье будет пошлым
И станет спуском с высоты.
Завис над будущим и прошлым
Пик настоящей красоты…
Стоим с тобой – замёрзнем скоро,
Пиная тротуара лёд.
Ну что теперь – обратно в город?
Или пора на самолёт?

* * *

Уктус

Хвосту отрезали павлина.
Мне трудно вынести укор
Лишённого трубы трамплина
Дредноута Уктусских гор.

Но я молю, чтоб были целы,
Себе не огребли беды
Швертботы чёрной Каравеллы
Средь дурнопахнущей воды.

Ушкоигольчатые сети
Загородили им маршрут
От Патрушихи до Исети
С заходом в Верх-Исетский пруд.

Когда погаснет солнца лучик
В Уктусском больше не лесу,
Бушприты шариковых ручек
Их на свободу унесут.

* * *

Из-за реки – квадратно, крупно,
Он так и прыгает в глаза.
Не знали мы, что этот купол
Церковным был сто лет назад.

Мы рано чувствовали рану,
Хотя не видели вреда –
Вела, вела дорога к храму,
Да храма не было тогда.

Восстановили колокольню,
Под ней распахнутая дверь.
Ступай, казалось бы, спокойно,
Но мост разрушился теперь.

Раздумчиво и монотонно
Звонили около пяти.
А я опять остался дома,
Ведь речку вброд не перейти.

* * *

Звёзды

С нами зло ревнивое хотело
Быть всегда. Но свет желал помочь,
Гнойничками сквозь лицо Отелло,
Звёздами прокалывая ночь.

Свет решил – за ним пойдём мы следом,
Если он обезобразил тень.
Только нам милее капли света,
Чем великий и слепящий день.

* * *

Напомнит сердце, кошкой плавной
Запрыгнув в форточку виска,
Что даль, беременная тайной,
Как прежде, внутренне близка.

Хотя с волной одной мы крови,
Одна нас наполняет соль,
Мы с ней обняться не готовы –
На пики скальные изволь.

И не слыхать прибоя звука
Идущим вверх во весь опор,
Худеющим стволами бука,
Твердеющим камнями гор.

Нам трудно по дорожкам рыжим
Подняться в горы до конца,
Но с каждым шагом море ближе,
Уже касается лица.

Вот также, выходя из детства,
Моя осенняя тропа
Стремится повернуть отвесно,
Почти вставая на попа.

* * *

Готика

Валяются разбитые забрала,
В Иерусалим дорога далека.
Зима надолго Средние забрала,
Такие усреднённые века.

Земля сера меж каменных заборов,
Но вот зазеленели тополя…
И бабочки готических соборов
Слетели на французские поля.

Раскрыться не торопится Европа,
Растерянной мерещатся пока
В розетке – кровожадный глаз циклопа,
И в аркбутанах – лапы паука.

Но час пробьёт, ветра войдут в органы,
Вздохнет латыни иностранный слог.
Всех граней цвета родники и раны
Извергнут свет у ослабевших ног.

Пронзив шторма и солнечные штили,
Нас за собой уносят в небеса
Катамарана каменные шпили.
Пусть ненадолго. Хоть на полчаса.

* * *

Не стану книги я читать,
Что продавцы суют.
Мне нужно закрывать счета,
Мне б дописать свою.

Чужая книга – кол в спине
И выброшенный хлеб,
Ещё один кирпич в стене,
Что замыкает склеп.

Но редко прилетает том,
У смерти выбив зуб.
Она хватает воздух ртом,
Сблевав меня как суп.

Бывают книги как ножи,
Разрезавшие дно.
Но только много ли за жизнь
Узнать их нам дано?

* * *

14:45

Пушкин умер без четверти три,
И в часах как испортилось что-то.
Словно линией став горизонта,
Стрелки молча на землю легли.

Правда, всё же изгиб небольшой –
Часовая повыше немножко…
Но совсем-то по ровной дорожке
Разве кто-то когда-то прошёл?

Верно, надо идти не в пажи.
Чтоб тебе даровали такое
Погружение в поле покоя –
Это надо ещё заслужить…

* * *

Два гордых поэта решить захотели
Вопрос превосходства короткой стрельбой.
Став гением, первый падёт на дуэли,
Второй будет жить и смирится с судьбой.

Был выстрел … И звон… Но приводит к мигрени
Зеркальных осколков загадочный лес:
Я умер? Тогда я, наверное, гений?
Я жив? И тогда я бездарный дантес?

* * *

Грот хрустит и рвётся ванта,
В джунглях щерится капкан.
Не спасли бы дети Гранта,
Не поднявшись на «Дункан».

В этом синем кругосвете
Караулит жертву дно.
За отца ответят дети,
Если с ним они одно.

Океан навстречу мчится
Или горная гряда –
Что худого приключится,
Не брались они гадать.

А хорошее умели
Как чудесное встречать.
На ошибке Паганеля
Божья промысла печать.

* * *

Сквозь фильтры, книжные тома,
Умы прошли неосторожно,
И домом стала невозможность
Существовать в своих домах.

Но мало ли цветов и мест,
И звуков с запахами вровень,
Где в шуме слышится оркестр 
И струи ветра – в роли кровель?

Порой пожить приходит взор
В скрещенье балок в паутине,
И в блики света на картине,
Или в подсвечника узор.

Приютом добрым снова стать
Нам книжная не может полка.
Сквозняк, и между строк застрять
Не получается надолго.

Беру с собой луной подругу,
Иль солнцем поведёт сама –
Хожу по городу, по кругу,
Хожу, чтоб не сойти с ума.

Ведь непонятно до сих пор,
Когда, преодолев увечность,
Соткётся времени ковёр?
Сотрётся времени ковёр? –
И домом станет Бесконечность.

* * *

Вырвали из сердца клочья ваты,
Сделав голубые облака.
Часто мы бываем виноваты
В том, что нас касается слегка.

Наши поплывут изображенья,
В зеркалах друзей отражены,
Приходя в смешные положенья.
Где мы сами и кому нужны?

Вот уже идут с тележкой дети
В супермаркет радостей и бед.
Где мы? Знаю – мы всегда в ответе.
Только где в учебнике ответ?

* * *

Союз рыжих

– Мне мнится порою – идем мы все
Дорогою никуда.
Как не было секса в СССР,
Так нет в России труда.

Безделье под маской пользы – ура! –
Огромный карьерный плюс.
Оставьте станок и трактор, пора
Пополнить Рыжих Союз!

Все офисы чем-то руководят,
Но чем, понять не дано.
За склон горизонта уходит ряд
Стеклянного домино.

Лишь мальчик, что игры забыв свои,
Залез в забитый сарай,
Расскажет приятелю: «О, старик!
Я знаю работы рай!

Я видел, как в тайной пещере гном
Извлёк, своею киркой
Измучив огромный каменный ком,
Алмазище – во какой!»

– Так может, под грудой уральских руд
Нас проклял гномик, скорбя?
Поэтом замеченный трудоблуд
Уводит нас от себя?

Ведь лилии, что на воле растут
(Как сер от зависти злак!),
Те, что не трудятся, не прядут –
Прославленный царский знак!

И может быть, это реальный шанс,
И это ангел, не бес,
В который раз побуждает нас
Дотронуться до небес?

– Признайся, да ты белоручка сам,
И это в глазу бревно.
Хотя алкоголь течёт по усам,
А бриться лень всё равно!

Несчастья, что вечно тебя гнобят –
Пылинка из малых зол.
Натёрта на заднице у тебя,
Не на ладонях мозоль!

– Крестьянин, прочти отцов имена,
С собою меня возьми
В постиндустриальные времена
Прижаться к груди земли.

Открыв, что из собранных кабачков
Не выделится икра,
Прикинувшись конченым дурачком,
Скажу я: «Ну, мне пора!»

* * *

Или девочка в белом венчике,
Или мальчик с мечом воителя,
Мы с тобою, конечно, встретимся,
Человек, любимый мучительно.

Кто б ты ни был – мужчина, женщина,
И старуха, с клюкой стоящая,
Мы с тобою, конечно, встретимся,
И не так, а по-настоящему.

* * *

Ожиданием утро полно,
Просветляется неба венец.
День наступит наверное, но
Может, мира настанет конец?

Вдох – и замер пока горизонт.
Вдруг планеты покинут места?
Вдруг светило сейчас не взойдет –
Разорвётся от молний Христа?

Но – опять выдыхает восток,
Напиваются соком зари
Через трубочки длинных крестов
Золотых куполов пузыри.

* * *

Я меняю меня на меня.
На себя, но иного, другого,
Не такого себе дорогого,
Хвост из «эго» своих удлиня.
Пусть в цепочке моих хромосом
Я пришедший почти невесом,
А ещё, икс на игрек менять,
Говорят, только время терять,
И наверно, меня вот такого
Вряд ли кто отличит от другого.
Я, подобных себе отстраня,
Поменяю меня на меня...

* * *

Посмотри на небеса.
Там пурпурная лиса
В гребне розовых волос,
И лимонно-жёлтый хвост.
Понемногу стынет свет,
Изменяя алый след.
В чаше огненных ворот
Лошадь синяя идёт,
И лиловый пилигрим.
Вот бы нам – за ним, за ним…